Космическая тетушка - Страница 91

Внезапно Бугго сделала резкий, птичий скачок в сторону, взмахнула рукой и располосовала лицо стоящему у стены. Тот беззвучно взвыл – на самом деле, должно быть, орал он очень громко, потому что бесплотная Бугго сильно сморщилась, – упал и исчез.

Бугго вздернула платье и, выставив башмак, метко попала по носу лежащему. В следующий миг на нее набросились оперативники. Они смяли Бугго и погребли ее под собой. На мгновение она вынырнула вновь – изгибаясь всем телом, она висела на крепко держащих ее руках, – а затем изображение пошло крупной рябью и исчезло.

Дежурный с очевидной неохотой повернулся к нам.

– Во дает, – сказал громила за решеткой.

– Сука! – сказали шлюхи оскорбленно.

Человек, прикованный к стене, плюнул и с презрением отвернулся, а толстяк счастливо засмеялся.

Один из лежавших на скамье заметил другому:

– Так это Бугго Анео.

Бугго сказала моему отцу:

– Меня оклеветали!

А отец вынул планшетку, вбил в нее номера протокола и бумажной квитанции на штраф, затем расписался на документах и вручил их дежурному со словами:

– Убедили.

Бугго опять отошла от решетки и стала снимать свой бесформенный плащ полувоенного образца. Громила пытался ее остановить, но она силком набросила плащ ему на плечи и закутала:

– Это ведь твое.

– Ты выиграла! – возразил он. – Я честный!

– Конечно, ты честный. Но я ведь возвращаюсь домой, а ты – нет.

– Все равно, это твое, – ворчал он.

– Если бы за мной не пришли, я бы нипочем тебе не отдала, – заверила Бугго.

– У, – сказал громила. – Слушай, пусть твой малец моей позвонит.

– Теода, иди сюда, – позвала меня Бугго.

Я приблизился к клетке вплотную. Там пахло пылью, мочой и немытой плотью. Но пыль перешибала все. Громила начал рассказывать, то и дело касаясь повязки у себя на голове:

– Видишь, как вышло. Мамаша послала меня за араком…

– Вы мне лучше скажите имя и номер, по которому послать сообщение, – попросил я, вынимая свою планшетку.

– Да погоди ты, сперва выслушай, – он сердито махнул рукой. – Меня мамаша послала за араком…

– Готово! – празднично выкрикнул дежурный. – Забирайте!

Он опять прибег к кнопке на столешнице. Решетка загудела, как будто по ней прошел ток высокого напряжения, и сама собой, рывком, распахнулась маленькая дверца. Тетя Бугго, придерживая на себе распадающееся платье, нырнула туда.

– Вот ведь геккон, – вздохнул толстяк. – А меня сюда двое запихивали.

Я быстро сунул громиле планшетку.

– Вбейте номер и имя. Я все передам.

Он взял и принялся, с трудом попадая по кнопочкам, что-то писать.

Бугго вылупилась на свободу, встряхнулась всеми своими лохмотьями, точно перьями, и смешливо сощурилась на няньку:

– Ну и разжирела ты, оказывается, Тагле! – сказала она.

Нянька надвинулась на Бугго, обхватила ее за острые плечи и прижала к себе – точно намереваясь погрузить угловатое тело Бугго в свои могучие телеса.

Громила ткнул меня через решетку планшеткой в бок и поплелся на свое прежнее место, где валялись ненужные кругляши. Отец расписался на прощание в гигантском гроссбухе, я черкнул подпись вслед за ним, и мы вчетвером покинули помещение.

Теперь я сидел в машине рядом с отцом, а Бугго и нянька устроились сзади. Отец стремительно гнал прочь от следственной тюрьмы, а я тем временем вынул из кармана планшетку, чтобы выключить ее, – иначе можно случайно испортить последние данные. В окошечке тускло светилось: «Мамаша послала за араком». Никаких других сведений там не содержалось.

– Втемяшилась ему эта мамаша с араком! – сказал я.

Бугго хихикнула с заднего сиденья.

– Хороший парень, кстати. Даже не заметил, что я передергиваю в кругляши. Я его завтра сама выкуплю.

– Нет, – не оборачиваясь, сказал отец.

Бугго фальшиво просвистела какой-то куплетик.

– Ты больше шагу из дома не ступишь без надлежащей охраны, – продолжал папа.

– Шестьсот экю жалко? – осведомилась Бугго.

– Нет, – сказал отец.

– Может быть, тебе этих гадов жалко, которых я порезала? – Бугго подалась вперед, напряглась, нацелила плечо папе в спину. – Знаешь, что они сделали?

– Бугго, – сказал отец, – все будет по-моему. Закончим на этом, хорошо?

Бугго сжала губы и замолчала.

* * *

Проснувшись, я прислушался к своей комнате и понял, что оттуда исчез звук, без которого я не представлял моей жизни: нянькино сонное сопение. Было еще очень рано – судя по бледности неуверенного света в окне. Рассвет только-только надрезал горизонт за нашим садом, и солнце колебалось под лезвием, словно опасаясь поранить круглые края.

Но нянька куда-то уже ушла.

Я выбрался из постели, завернулся в одеяло и потерянно побрел по коридору. Сам не знаю, почему я ощутил в тот миг такое невероятное одиночество. Нянькино отсутствие предательски явило мою отдельность от всего, что представлялось доселе частью Великого Меня: дом и сад, приживалы и родственники, кентавры и собаки, предки и книги… Теоретически я знал, конечно, что любой из них обладает самостоятельным бытием, но на практике никто из них в полной мере не осуществлял этой свободы. Они послушно оставались составляющими моей жизни.

Я тащился, туго кутаясь в одеяло, как будто боялся окончательно развалиться на куски и только таким способом мог еще хоть как-то уберечь остатки былой цельности. Все, конечно, в доме спали.

Кроме тетки. Я увидел полоску света в щель под ее дверью и побежал скорее туда. После вчерашнего происшествия мне почему-то представлялась Бугго в арестантской рубахе. Оскалив зубы, она яростно перепиливает тюремную решетку.