Нянька, двигаясь задом вперед, выкарабкалась из машины. А когда она выпрямилась, то увидела, что на ступенях стоит человек в форме и смотрит на букольки ее платья – так, словно примеривается каждую повертеть между подушечками пальцев. Нянька смерила его презрительным взором.
Тут из машины одновременно появились мы с отцом, и всякий обмен взглядами между моей нянькой и стражем в форме прекратился сам собою. Отец легкими, точными шагами взбежал по ступенькам.
Мы поднялись следом – и почти тотчас оказались в небольшом помещении, выкрашенном отвратительной блеклой краской. Половина комнаты была отгорожена стальной решеткой, за которой угадывались смутные тени. На второй половине находились стол, кресло и служебный стереовизор. В кресле помещался худенький человечек неопределенного возраста, суетливый и вместе с тем начальственно малодоступный.
Стереовизор был включен, и пространство перед креслом начальственного человечка заполнялось танцующими девушками в причудливых одеждах из программы «Движение красоты» (на самом деле она рекламировала здоровое питание от одной из фирм шестого сектора).
Время от времени в помещении мигало, девицы исчезали, и их место занимали угрюмые оперативники и свидетели с исключительно невнятной дикцией. Звук, к тому же, перекрывался металлическим голосом диспетчера: «Драка в районе Мясного рынка. Три ножевых, один пострадавший скончался… Изнасилование в Сырятах… Малолетняя проститутка из Хедео взята на краже, пятый квартал…»
Дежурный безрадостно щурился на эти возникающие перед ним дергающиеся образы и делал короткие записи у себя в планшетке. Затем, ко всеобщему облегчению, возвращались легкомысленные особы, пляшущие босиком на синтетической траве. После очередной сводки с места происшествия хотелось позвать дюжину слуг и приказать им проветрить комнату и вымыть пол.
– Э? – сказал наконец человечек, нехотя поворачиваясь в нашу сторону. Он сунул в рот пару хрустящих энергетических орешков и захрумкал ими, одновременно с тем, не глядя, что-то опять отметил в своей планшетке. – Вы по поводу?..
Он сунул руку под стол и пошарил там. На отгороженной половине комнаты вспыхнул ослепляющий белый свет, как бы отрезая от пространства лакомый ломоть.
Тени, угадываемые за решеткой, сделались плоскими и чересчур яркими. Словно их там нарисовали. Двое лежали на узкой скамье; один, с неподвижным, искаженным лицом, обвисал у стены, прикованный к ней наручниками. На полу благодушествовал толстяк с подбитым глазом и вырванным из одежды клоком. Две блеклые женщины вертелись в углу, почему-то злобно поглядывая на моего отца.
– Шлюхи, – весело сказал мне дежурный и подмигнул. – При ярком свете – просто жуть, верно, малец?
Мой отец слегка потемнел лицом, а я так и ахнул. По рассказам тети Бугго, проститутки – наглы и ярки, как птицы на богатом пляже. А эти выглядели так, словно их перед тем долго варили.
Женщины за решеткой зашипели. Дежурный хмыкнул и выключил стереовизор. В комнате сразу установилась тишина, и голос моего отца прозвучал изумительно твердо:
– Анео.
– А, была такая, – непонятно обрадовался дежурный.
– Где она?
– А здесь.
Он встал и подошел к решетке. Поводил глазами.
Мы трое тоже приблизились. Мне казалось, что если тетя Бугго и здесь, то я ее попросту не узнаю. Ни один из Анео – так мне думалось тогда – не способен на полноценное существование вне дома, сада, корабля или завода, принадлежащих семье. Без надлежащего обрамления, без достойного вместилища.
Однако затем, увидев наконец Бугго, я сразу ее узнал. Оказавшись в этом месте, она ничуть не изменилась. Она сидела в углу, подальше от шлюх, и играла в кругляши с каким-то громилой. Громила и загораживал ее от нас. У него была перевязана голова тряпкой, жесткой от засохшей крови.
– Бугго, – негромко окликнул тетку ее брат.
Она тотчас подняла голову и встретилась с ним глазами.
– Я сейчас, – молвила она как ни в чем не бывало. Затем бросила кругляши и подошла к решетке. С ее плеч свисал длинный, просторный черный плащ, небрежно волочившийся за ней по заплеванному полу. – Спасибо, что пришли.
Громила медленно повернулся и проводил ее тоскливым взглядом.
– Вы подтверждаете, что это Анео? – спросил отца дежурный, опять жуя.
– Да, – сказал отец, не сводя глаз со своей сестры. Не то пристыдить ее хотел, не то – убедиться, что с ней все в порядке.
– А вы? – повернулся дежурный к моей няньке, и тотчас его глазки запрыгали по «бородавкам» на ее платье.
Нянька негромко, с некоторым достоинством промычала, а я подошел ближе к тете и произнес:
– Второй член семьи – я. Да, я подтверждаю, что это – Бугго Анео.
– А, – сказал дежурный, – а я-то думаю, зачем господин паренька с собой привел.
Тут внутреннее радио неожиданно захрипело на стене и, невнятно ругаясь, крикнуло:
– Заснул, что ли? Два скафандра в «Отрыжке»! Подтверди, как слышишь! Два скафандра, сильно мятые!
Дежурный подбежал к столу, надавил там невидимую кнопку и, низко наклонившись к столешнице, заорал что есть мочи:
– Я оформляю!!!
Затем отпустил кнопку и расслабленно приблизился к нам.
– Учитывая пол и обстоятельства – штраф шестьсот экю. Вот бумажная квитанция и подлинник протокола. Протокол – мне, остальное – вам.
Он сунул отцу листки. Отец взял не глядя и спросил:
– Не много ли – шестьсот? Разве вы не сообщили мне, что оформили самооборону?
– А также имело место сопротивление при задержании. Да и вообще. – Дежурный надавил на пульт, который все это время мусолил в руке, и в дальнем конце комнаты появилась вторая Бугго Анео. На ней было платье с очень пышной юбкой, скрывавшей тяжелые прочные башмаки. Это платье было густо измазано грязью и висело на Бугго клочьями. Действие развивалось в полном безмолвии. Один человек рядом с Бугго хватался за кусок стены, попавшей в поле зрения оперативной съемки. Другой лежал на земле – видна была только верхняя половина его туловища с оскаленной челюстью.