Хугебурка переглянулся с Антикваром, но ни один не решился возражать. В конце концов, Бугго – капитан. Она знает, что ей делать на своем корабле.
Они были мертвы, но все равно выглядели опасными – чужие, с оружием. Как и говорил Хугебурка, около двух десятков. Больше половины их лежали в кессоне. Бугго смотрела на погибших сквозь тонкий стеклопластик противогаза – слегка искажающий, как бы сужающий картинку, – на застывшие руки в перчатках, прильнувшие к оружию: каждый палец знает свое место среди курков, кнопок и впадин автоматического пистолета с четырьмя различными режимами поражения.
Лица этих незнакомых людей ничего не говорили Бугго, но руки – едва ли не все. Хозяйские, самоуверенные руки. Она почти въяве ощущала на себе их прикосновения: умелые тычки в шею – руки, привыкшие подгонять пленных; равнодушное похлопывание ладоней по переборкам «Ласточки», которую они собирались взорвать, – руки, привыкшие забирать чужое. Среди погибших находился и тот, что отдавал приказания по стереовизору, но Бугго не узнала бы его, даже если бы и захотела.
– Соберите все тела в транспортном отсеке, – приказала Бугго своим. – Господин Хугебурка, как быстро разлагается этот газ в присутствии кислорода?
– Приблизительно за шесть часов, – ответил Хугебурка, поглядывая на свой индикатор. – Плюс-минус.
– Захватите оружие, – добавила Бугго. – Вдруг кто-то из них еще жив и тайно кашляет где-нибудь под столом на камбузе.
– Маловероятно, – сказал Хугебурка, морща лоб под противогазом.
– А вдруг? – возразила Бугго и тряхнула головой. Хугебурке вдруг подумалось, что в детстве она носила на макушке большой бант или искусственный цветок. Он вздохнул. В противогазе что-то отозвалось противным, глухим бульканьем.
– И что тогда делать, если найдем живых? – уточнил Калмине на всякий случай.
– Что сердце подскажет, – ответила капитан безжалостно.
Когда спустя шесть часов индикатор погас, Бугго со своим экипажем снова явилась в транспортный отсек.
– Они даже не позаботились принять меры предосторожности, – говорила она, оглядывая тела. – Так и ворвались к нам с оружием наперевес. Как будто это мы дураки, а не они.
Погибшие лежали в ряд, как бревна, с пистолетами в крепко стиснутых, сведенных судорогой пальцах. На их обнаженных зубах засохла желтоватая пена.
– Почему? – спросила Бугго. Как будто нуждалась в их ответе.
Все молчали. Со стороны казалось, что Бугго принимает очень странный парад: два десятка здоровенных мужчин, плечом к плечу, вытянувшись, опрокинулись перед командиром ровным строем, а она, угловатая и маленькая, в заслуженном рабочем комбинезоне, расхаживала перед ними, хмурилась и распекала. Они преданно скалились ей с пола, не смея возражать.
– А вот теперь я должна предать вас безднам космоса, – сказала Бугго и вытащила из кармана тоненький мятый молитвенник. Она перелистала странички и снова сунула книжку в карман.
Охта Малек беспокойно ежился и переминался с ноги на ногу. Присутствие мертвецов начало смущать его. Калмине Антиквар стоял рядом, в меру скорбный, но потом вдруг почувствовал, что устал сохранять надлежащее настроение и незаметно уплыл мыслями в совершенном ином направлении.
Бугго сказала своим безмолвным врагам:
– Как я могу напутствовать вас в смерть, если даже не уважаю вас! Как просить святых принять вас в свои чистые объятия! Вы же грабители, пираты, вы хотели убить нас – у вас нет совести! – Она постучала согнутым пальцем по карману, куда убрала молитвенник. – Что вы будете делать посреди божественного света?
Они молча посверкивали белыми глазами.
Хугебурка осторожно взял ее за локоть.
– Госпожа капитан, прочитать над ними молитву – ваша обязанность. Вы не можете просто избавиться от тел. Это не мусор.
– Я никогда не хоронила грешников, – призналась Бугго. Она обернулась, и Хугебурка увидел, что она плачет. – Раньше всегда умирали только хорошие люди, вроде бабушки или гувернантки Эсс.
– Мы не можем знать их последние мысли, – сказал Хугебурка. – Не рассуждайте. Просто предайте их на милость Божью.
– Хорошо. – Бугго вздохнула. – Иезус, шествующий по безднам космоса, как по водам, прими этих умерших, и да снесут они милосердие Твое.
Один за другим уплывали в черноту великолепные горы мышц, дорогая крепкая одежда, исправное оружие, и безграничная тьма Божьего милосердия смыкалась вокруг них.
А перед Бугго открылась новая вселенная – она шагнула наконец в пространство чужого корабля, все еще пристыкованного к «Ласточке».
«Птенец» был, по крайней мере, в три раза больше «Ласточки». И совсем другой. «Ласточка» напоминала старую, любимую дачу, вместилище дорогого сердцу хлама; «Птенец» – оборудованную новейшими разработками, чуть грязноватую казарму. Осматривая рубку, облицованную серо-зеленым пластиком, во многих местах поцарапанным, Бугго ни с того ни с сего проговорила:
– Надо бы нам цветы завести на корабле. Есть какие-нибудь суккуленты, которые выдерживают условия космического полета?
– В оранжерее можно держать любые растения, – сказал Хугебурка. – Не обязательно суккуленты.
– Какая на «Ласточке» оранжерея, – отмахнулась Бугго. Она устроилась в капитанском кресле, которое сохраняло форму, избранную прежним владельцем, попыталась превратить его в обычный табурет, но потерпела неудачу и смирилась, ерзая на самом краю.
Персональный компьютер капитана «Птенца» холодно горел синими буквами. Бугго поискала на столе и почти сразу нашла «Универсальный переводчик Лололера». Там даже налаживать ничего не пришлось – из этой рубки совсем недавно пытались с его помощью изъясняться с эльбейцами. Бугго активизировала планшетку и прочитала компьютерное приветствие: «Непобедимствуй, Нагабот!»