Космическая тетушка - Страница 53

Хугебурка сидел у механика уже больше часа. Малек был из тех, кого всякий раз приходится приручать и прикармливать заново – за время разлуки, сколь бы незначительной она ни была, он успевал отвыкнуть, и потом все начиналось сначала: настороженный взгляд, неловкая, выжидающая поза. Самое пространство вокруг Охты преображалось, и вот уже не предметы окружают его, но ловушки, укрытия, тупики и пути к бегству. Тут требовалось заговорить с ним ласково и осторожным движением опуститься на табурет – увечное, преданное дитя хедеянской свалки, умытое, насколько возможно, и покрытое вытертой гидравлической подушкой. Видя, что табурет признал гостя, постепенно успокаивался и Малек. Он пристраивался на постели и извлекал из складок «Ласточкиной» шкуры очередную бутыль. Выковырять все припрятанное Мальком не удавалось ни Бугго, ни соединенным силам нескольких таможенных служб. После первого глотка взор Малька прояснялся, и в его голове почти ощутимо щелкал переключатель: теперь механик был готов к общению с людьми.

Хугебурку он боялся. Рациональному объяснению этот страх не поддавался. Разве что в прошлой жизни Охта Малек был слоном, а Хугебурка – мышью.

Оставив Бугго в рубке, Хугебурка спустился к механику. Можно даже сказать, что старший офицер пошел прогуляться и случайно забрел к механику. Тот сперва пометался немного, а после признал гостя, расслабился и даже сделался развязным.

Здесь, внизу, гудело мощнее, увереннее. Голос «Ласточки» сливался с бормотанием Охты и поглощал его, так что Хугебурка почти не разбирал слов, хотя Охта уже рассказывал ему что-то, захлебываясь и сдавленно смеясь.

«Полет нормально», – пульсировало в голове у Хугебурки.

– Нет, ненормально, – сказал он вслух. И, глядя в скачущие глаза Охты, произнес назидательно: – Почему одна карта показывает пояс астероидов, а другая уверяет, будто там ничего нет?

– А? – сказал Охта, на миг перестав смеяться. Но поскольку Хугебурка в данный момент промолчал, возобновил невнятное веселое бормотание. Хугебурка разобрал на этот раз слова: «ядерный реактор» и «гравитация – ни к черту, это самое, ну, тут он и говорит»… Кто «он»? Что говорит? Где гравитация ни к черту? «У-у-у! – подпевала «Ласточка», съедая голосок механика. – А-а-а!».

– Пустота – стало быть, ничего интересного. Так? – ораторствовал Хугебурка, делая жесты. Трубы взирали почтительно, стрелка барометра мелко вздрагивала, как бы порываясь аплодировать. – Ничего интересного нет в пустоте. Но, в таком случае, для чего в том же самом месте показывать астероиды?

Он сделал паузу. Пауза получилась выразительная – Хугебурке и самому она понравилась. Он еще раз повторил – и вопрос, и паузу. Охта поморгал, поерзал на постели, пососал из бутылки, вытягивая губы клювиком, и сказал:

– А я ему, это самое: «А ты веревочкой пробовал?». И тут мы оба вынимаем шнурки, он и я – оба!

Он опять засмеялся, и «Ласточка» от всего своего доброго брюха подхватила этот смех.

– Вот тебе и шнурочки, – глубокомысленно произнес Хугебурка. – Астероиды означают, что туда лететь опасно. Итак, – он поднял палец: – Либо там пустота, либо опасность – но в любом случае, «Ласточку» от этого места очень хотят отвадить. Логичный вывод? Да, господин Охта, именно так: кому-то до жути требуется, чтобы «Ласточка» ни в коем случае не интересовалась неким пространством пятого сектора. Ну так ужасно требуется, что они даже перестраховались. И тем самым возбудили мое подозрение.

Малек замолчал и посмотрел на Хугебурку с опаской, но тот как раз прикладывался к бутыли и выглядел совершенно милым и домашним, так что Малек отбросил сомнения и зажурчал снова.

– Но почему нас хотят отвадить? Кто это затеял? Что они там прячут? – вещал Хугебурка. – Пока неясно. И, возможно, на данном этапе вообще неважно. На данном этапе, господин Охта, важно одно: старый друг паранойя требует, чтобы я внял ее призывам.

– О! – сказал Малек.

Хугебурка покачал пальцем у него перед носом.

– В некоторых случаях голос паранойи и голос разума звучат в дивном согласии. Можно сказать, что это один и тот же голос.

– Ну да, – согласился Малек. – И вот, самое, мы спускаемся с ним, значит, к реактору, а там… – Он захохотал и затряс руками в воздухе, как будто кто-то невидимый щекотал его под мышками.

– Логика! – объявил Хугебурка. – Итак, во мне звучат три голоса. Трио! – И прибавил зловеще: – В этом рейсе есть тайный подвох.

– Я, это самое, так и говорю, – сказал Охта, перестав смеяться. – «Тут, самое, подвох».

– Начнем с очевидного, – продолжал Хугебурка. – В картах – разночтение. При современных методах картографии и учитывая степень изученности сектора такого быть не может.

Охта прочувствованно кивнул, не прекращая невнятного рассказа.

– Отсюда – вывод о непременном наличии некоей гадости. Назовем ее «Фактор Икс».

Тут Охта Малек почему-то замолчал и заморгал с самым жалобным видом. Между тем мысли излетали из уст старшего офицера, как птицы неведомых миров, одна другой причудливее, и как бы сталкивались в воздухе, обретая почти осязаемую плоть.

– А у этого гладенького Амунатеги губы изменили цвет, – говорил Хугебурка мстительно и гримасничал бровями. – Уже за одно это его бы следовало… И хорошенько! – Он погрозил жилистым кулаком пространству отсека, и Охта медленно вжал голову в плечи. – Он у нас неотразимый. А капитан – женщина, ее это отвлекает. Она не думает о главном.

Хугебурка замолчал ненадолго, а после поправился:

– Нет, все-таки она думает. Она всегда думает о главном. Но недостаточно глубоко!