– В конце смены вместе с остальными выйдешь отсюда. Делай как все. Возьмешь карточку Оале Найу. Переоденешься в мою одежду.
– А где она?
– Оале Найу?
– Одежда.
– В шкафчике. Малек, ты хорошо себя чувствуешь? Тебя не отравили?
– Не знаю, капитан. Может быть, пьян.
– Надеюсь, от радости. Ты все понял?
– Да. От радости. Понял.
Охта несколько раз подпрыгнул и не спеша пошел в сторону трапа.
Бугго собрала обломки сорванной обшивки и замок, сложила их в каюте, прикрыла дверь и потушила свет в этой части коридора. Затем вернулась к раненому Тагану.
Он лежал тихо, и Бугго подумала, что он заснул, но Таган пошевелился и заговорил:
– Нашли?
– Без особого труда.
– Вы, конечно, отправили его в трюм – работать вместо себя?
– Конечно, – сказала Бугго. – Ты меня осуждаешь?
– Нет, – отозвался Таган и гулко вздохнул.
Они помолчали, думая каждый о своем. Потом Бугго спросила:
– Где вы с Оале живете?
– Гостиница «Искра».
– Даже не слыхала, – призналась Бугго.
Таган перекатил голову на плоской подушке:
– Ничего удивительного. Рассадник блох и воров. Но некоторые грузчики тоже там квартируют, так что общество у нас в целом неплохое.
Услышанное погрузило Бугго в новые размышления. Она чувствовала, что Таган украдкой наблюдает за ней, и была благодарна ему за молчание.
«Благовоспитанные молодые люди» – назвал овелэйцев Хугебурка. Или – «изящно воспитанные»… Так, кажется, он выразился? Да ж. Изящества этим грузчикам не занимать.
Было что-то пугающее в том, с какой готовностью Иза Таган решился искалечить себя. Надо будет спросить Хугебурку, что ему удалось выяснить о метаболизме овелэйцев. Может быть, на них все заживает как на собаках. Но почему-то Бугго сильно сомневалась в этом.
Таган и его подруга держались так, словно поставили перед собой некую цель и теперь любой ценой добиваются осуществления задуманного. Они мыслили как стратеги – хотя их армия состояла всего из двух человек, из них самих. Но они все равно оставались стратегами. И даже неизбежные потери были ими предусмотрены и учтены.
– Я в долгу перед вами, – сказала Бугго. – Когда мы выберемся отсюда, я оплачу для вас приличный номер в приличной гостинице.
– Не надо, – сказал Таган.
– Это не плата за труды, – возразила Бугго. – Просто небольшая дружеская услуга.
– Нет, – повторил Таган.
И снова Бугго ощутила холодок. Он отказывался от ее помощи вовсе не потому, что не хотел воспользоваться ее благодарностью. Напротив. Бугго вдруг поняла смысл происходящего. Точнее, первой его половины. Овелэйцы желали быть полезными Бугго именно потому, что им позарез требовалась благодарная Бугго. Бугго, которая у них в долгу. И они отнюдь не собирались расходовать ее благодарность по пустякам. Нет, они с самого начала ждали, что она поймет – чего именно они добиваются. И когда она сообразит, наконец, в чем дело, начнется вторая половина этой истории.
Да, Бугго понимала, что сейчас ей следует разозлиться. Но не могла. Овелэйцы не пытались использовать ее, как это изредка делали другие. Они неукоснительно следовали своему этикету. И при этом сильно рисковали: ведь Бугго вполне может не понять их намеков. Или сделает вид, будто не понимает.
Она взяла пальцы Тагана и чуть сжала их.
Врач явился на корабль спустя час с небольшим. Это был практикант, начинающий работу в страховой компании. На нем тоже был герметичный костюм. Его сопровождали носилки на автоматическом ходу.
Врач посмотрел на Бугго с неприязнью, которая хлестнула даже сквозь стекла, и попросил ее не мешать.
Затем вынул пистолетик и сделал инъекцию чуть выше и чуть ниже места перелома. Бугго видела, как Таган вздрогнул и выгнулся дугой, а затем облегченно опал на койку.
– Сейчас боль пройдет, – сказал врач – как послышалось Бугго, с сожалением. И тотчас принялся ощупывать сломанную ногу.
– Плохо! – решительно сказал он наконец. – Забирайтесь на носилки. Я не могу работать в этом костюме!
Таган приподнялся на локтях. Врач безучастно наблюдал за ним. Раненый перевалился набок, затем сделал еще одно усилие и перекатился на носилки лицом вниз.
– Управляйте с помощью кнопок, – сказал врач. – Сейчас едем к выходу четыре.
Носилки тронулись; врач шагал рядом. Бугго, всеми забытая, торопилась сзади. Они счастливо миновали в полутьме выломанную дверь, завернули за угол, где опять горел свет, и очутились перед выходом номер четыре. Врач поднес к своей маске ладонь и сказал: «Мы на месте». Стена расступилась, блеклое пустое пространство переборки сменилось желто-синим пейзажем летного поля, таким ярким, что Бугго ощутила почти физическое наслаждение.
Врач спрыгнул на землю. Электроносилки заскользили по пандусу. Последней вышла Бугго, и двери с облегчением закрылись.
У входа в раздевалку уже стоял большой контейнер для использованных костюмов. Из его разинутого зева несло вонью старого дезраствора. Врач остановился, сорвал с себя маску, с чмокающим звуком отлепил от вспотевшего тела «вторую кожу» и остался в коротеньких, до колен, мягких штанах.
– Раз уж вы здесь, – обратился он к Бугго, относясь к своей наготе с медицинским бесстрастием, – то разденьте его сами. И не одевайте ни во что, только срам прикройте, если хотите. Все равно в больнице опять раздевать. Перелом сложный. Счет я передам в страховую компанию. Если следствие установит, что травма наступила вследствие его собственной неосторожности… не знаю, как он будет расплачиваться. Тем более, что ближайшие полгода работать он не сможет.